Паралич мимической мускулатуры лица – симптомы и лечение
Немногочисленные жизнеописания подвижников и мучеников XX века хотя и являют торжество любви над злом и смертью, столь характерное для древних житий святых мучеников, но редко в такой степени, как книга "Отец Арсений", принадлежащая неизвестному составителю. Подлинность описываемых событий отчасти скрытых измененными именами и названиями не вызывает сомнений. Кроме подтверждений еще живых учеников отца Арсения есть и внутренняя гарантия этой подлинности — сердце читателя радостно верит всему описываемому, так как не верить невозможно — перед нами истина в ее неподдельной красоте. Еще в самиздатской машинописи замечательная книга широко распространилась и произвела сильнейшее воздействие на большой круг читателей.
Решил оставить воспоминания о прожитой жизни, пока еще ясен ум и зрелы мысли, пока старость и болезни не подточили сил и яркости воспоминаний. С годами это может оказаться не под силу, да и восприятие мира может приобрести иную направленность. Рад, что успел застать времена перестройки всей системы жизни нашего общества. Благодарен судьбе за то, что имел возможность общения с замечательными представителями родного народа, такими интереснейшими личностями, как Г.
- Сведения о документе
- Как обычно, лечилась дома, капли, таблетки, но ничего не помогало.
- В исповеди Аркадия Долгорукого, Подростка, анализируется сложный процесс становления личности в «безобразном», утратившем нравственные ценности мире, в обстановке «всеобщего разложения» и распада устоев общества… Вместо предисловия вниманию читателя предлагается эссе Стефана Цвейга «Достоевский» из книги «Три мастера», впервые опубликованное в году.
- Михаил Арцыбашев Less.
- РЕГИСТРАТУРА
- Краткие Сведения о Жизни Отца Арсения. Часть первая.
- Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати: Э. Бланк "Пленница чужого мира" О.
- Гарин Н.
И тотчас у Арефьева засосало под ложечкой — то была давняя, знакомая еще с молодости мелодия, слова которой, не разумея языка, он переиначил на свой лад: «О, красавица! Арефьев привез жену к морю в середине сентября. В Форосе, как и на всем побережье Крыма, стояли нежаркие, бархатные дни, море все еще было теплым, в воздухе пахло можжевельником и нагретым на солнце камнем. Все было таким же как прежде, в прошлые приезды, но тайная горечь подспудно отравляла все в них — и чувства, и ощущения полноты жизни, потому что оба понимали: приехали сюда в последний раз.
